Неточные совпадения
Левин остался у линейки и с завистью смотрел на
охотников.
Охотники прошли всё болотце. Кроме курочки и чибисов, из которых одного
убил Васенька, ничего не было в болоте.
Но все же не могу умолчать и теперь о том, что когда Иван Федорович, идя, как уже описал я, ночью с Алешей от Катерины Ивановны, сказал ему: «Я-то до нее не
охотник», — то страшно лгал в ту минуту: он безумно любил ее, хотя правда и то, что временами ненавидел ее до того, что мог даже
убить.
Убить оленя во время рева очень легко. Самцы, ослепленные страстью, совершенно не замечают опасности и подходят к
охотнику, когда он их подманивает рожком, почти вплотную. Мясом мы были вполне обеспечены, поэтому я не пустил казаков на охоту, но сам решил пойти в тайгу ради наблюдений.
С собакой ему иногда удается эта хитрость, но
охотник видел, откуда прилетел он;
убивает посланника и прямо идет к его жилищу.
Впрочем, эта охота никогда не бывает очень добычлива относительно к числу
охотников и нейдет в сравнение со стрельбою на высыпках даже весенних, а об осенних и говорить нечего: самому счастливому
охотнику редко удастся
убить на тяге более двух пар, а некоторым не достанется ни одной штуки.
Наконец, один старый
охотник, зарядив свое дрянное, веревочкой связанное ружьишко за неимением свинцовой картечи железными жеребьями, то есть кусочками изрубленного железного прута, забрался в камыш прежде прилета лебедей и, стоя по пояс в воде, дождался, когда они подплыли к нему на несколько сажен, выстрелил и
убил одного лебедя наповал.
Во-вторых, в охотах, о которых я сейчас говорил,
охотник не главное действующее лицо, успех зависит от резвости и жадности собак или хищных птиц; в ружейной охоте успех зависит от искусства и неутомимости стрелка, а всякий знает, как приятно быть обязанным самому себе, как это увеличивает удовольствие охоты; без уменья стрелять — и с хорошим ружьем ничего не
убьешь; даже сказать, что чем лучше, кучнее бьет ружье, тем хуже, тем больше будет промахов.
[Один
охотник, впрочем, сказывал мне, что
убил очень молодого, едва летающего гаршнепа около Петербурга, под Стрельною, в самом топком болоте] Это обстоятельство наводит на мысль, что гаршнепы далеко отлетают для вывода детей, в такие непроходимые лесные болота, куда в это время года не заходит нога человеческая, потому что такие болота, как я слыхал, в буквальном смысле недоступны до тех пор, пока не замерзнут.
— Кулики-сороки мало уважаются
охотниками; я сам никогда за ними не гонялся и во всю мою жизнь
убил не более двух десятков.
собака бросалась, и — вспархивал гаршнеп. [Знакомый мне
охотник убил четырех гаршнепов 6 ноября около родников, когда уже порядочный снег покрывал землю] Не всегда удавалось
убить его, потому что ружье бывало заряжено немелкою дробью; по когда удавалось — радость была большая.
Я слышал, что около Петербурга чернозобики летят весной в баснословном множестве (как и болотные кулики) и что один известный
охотник убил одним зарядом восемьдесят пять куличков. Хотя мне сказывали это люди самые достоверные, но, признаюсь, не умею себе представить возможности
убить одним зарядом такое множество чернозобиков. В Оренбургской губернии многие
охотники их совсем не знают.
Если нужда заставляет охотиться с собакой, которая гоняется, то как скоро она найдет высыпку, надобно сейчас привязать собаку, потому что гораздо больше
убьешь без нее, особенно если несколько человек с ружьями или без ружей будут идти около
охотника не в дальнем расстоянии друг от друга, равняясь в одну линию.
Иногда утка полощется в какой-нибудь луже или щелочет носом в жидкой грязи, а селезень, как часовой, стоит на берегу или на кочке;
охотник подъезжает к нему в меру, но утка не видит или не замечает ничего; селезень пошевеливается, повертывается, покрякивает, как будто подает ей голос, ибо видит опасность, но утка не обращает внимания; один он не летит прочь — и меткий выстрел
убивает его наповал.
Видимая возможность
убить утку, плавающую в меру и не улетающую от выстрелов, надежда на свое проворство и меткость прицела, уверенность в доброте любимого ружья, желание отличиться перед товарищами и, всего более, трудность, почти не возможность успеха раздражали самолюбие
охотников и собирали иногда около гоголей, плавающих на небольшом пруде или озере, целое общество стрелков.
В одно поле, на двуствольное ружье, лучшие
охотники убивали каждый до шестидесяти штук бекасов, дупелей и вальдшнепов: ибо осенью и последние сваливаются из лесов в болота и держатся в больших кустах с мочажиной около реки Инзы.
[Я слышал от
охотников Пензенской и Симбирской губерний, что там гаршнепов бывает чрезвычайно много и что случается одному
охотнику убивать в одно поле до сорока штук и более] Я
убил бы их гораздо более, потому что они не убывали, а прибывали с каждым днем, но воду запрудили, пруд стал наливаться и подтопил гаршнепов, которые слетели и вновь показались на прежних своих местах уже гораздо в меньшем количестве.
Нельзя сказать, чтоб дрозды и с прилета были очень дики, но во множестве всякая птица сторожка, да и подъезжать или подкрадываться к ним, рассыпанным на большом пространстве, по мелкому голому лесу или также по голой еще земле, весьма неудобно: сейчас начнется такое чоканье, прыганье, взлетыванье и перелетыванье, что они сами пугают друг друга, и много их в эту пору никогда не
убьешь, [Мне сказывал один достоверный
охотник, что ему случилось в одну весьма холодную зиму
убить на родниках в одно поле восемнадцать дроздов рябинников, почти всех влет, но это дело другое] хотя с прилета и дорожишь ими.
Покуда не были изобретены пистоны, дождь не только мешал стрелять, но даже иногда прогонял с поля
охотника, потому что у ружей с кремнями очень трудно укрывать полку с порохом: он как раз отсыреет и даже замокнет, а при сильном дожде и никакое сбережение не возможно; но с пистонами дождь не помеха, и сивок, без сомнения,
убить очень много в одно поле.
Чирки с весны парами, а потом и в одиночку попадаются
охотникам везде, где только есть вода, в продолжение всего лета, но они особенно любят маленькие речки, озерки и лужи, часто в самом селении находящиеся; прилетают даже к русским уткам. В осеннее время иногда сделать очень удачный выстрел в навернувшуюся нечаянно стаю чирят, и мне случилось один раз
убить из одного ствола моего ружья, заряженного рябчиковою дробью, девять чирков.
Охотники не уважают кречеток единственно потому, что встречают их только в то время, когда они бывают очень худы телом, как и всякая птица во время вывода детей; но я никогда не пренебрегал кречетками из уважения к их малочисленности, ибо в иной год и десятка их не
убьешь, даже не увидишь.
Он не так смирен, как другие, или, может быть, так кажется оттого, что не стоит на одном месте, а все бежит вперед, летает очень быстро, и
убить его в лет, в угон или в долки довольно трудно, а гораздо легче срезать его впоперек, когда он случайно налетит на
охотника, ибо, повторяю, полет его быстрее полета всех других куличков, после бекаса.
Убить несколько стрепетов одним зарядом — великая редкость: надобно, чтоб большая стая подпустила в меру и сидела кучно или чтоб вся стая нечаянно налетела на
охотника;
убивать пару, то есть из обоих стволов по стрепету, мне случалось часто, но один только раз
убил я из одного ствола трех стрепетов сидячих, а из другого двух влет; это случилось нечаянно: я наскакал на порядочную стаю, которая притаилась в густой озими, так что ни одного стрепета не было видно; в нескольких саженях двое из них подняли свои черные головки, кучер мой увидел их и указал мне; из одного ствола выстрелил я по сидячим, а из другого по взлетевшей стае: трое остались на земле, два упали сверху; стрепетов было штук тридцать.
Но со всем тем, только отъездя осень на тройке отличных, крепких лошадей,
убить такое количество тетревов, какое бивал я и другие
охотники: триста тук в, одну осень — это было делом обыкновенным.
Впрочем, мне нередко случалось, вероятно и другим
охотникам,
убивать с подъезда, также в одно утро, до тридцати пяти тетеревов.
Как же тут
убить птицу, в которую целил
охотник, да еще летящую?
Для всякого
охотника приятно встретить в это время и
убить кроншнепа; он бывает тогда сторожек, сыт и довольно редок; к тому же весеннее появление и шатанье их продолжается весьма не долго: как скоро оттают и провянут степи — кроншнепы уже там.
Разумеется, сидя на таком месте, он совершенно безопасен от ружья
охотника: если вы подъедете или подойдете близко к сосне, то нижние ветви закроют его и вам ничего не будет видно, если же отойдете подальше и глухарь сделается виден, то расстояние будет так велико, что нет никакой возможности
убить дробью такую большую и крепкую птицу, хотя бы ружье было заряжено безымянкой или нулем.
Стрельбу эту не всегда назвать добычливою: если
охотник и застигнет куропаток в сборе, в куче, то они редко подпустят его в меру: они побегут сначала в разные стороны и вдруг поднимутся, и потому из порядочной станицы по большей части
убьешь одну, много двух куропаток.
Только в этом случае допустить, что чем больше стрелков, тем лучше: расставленные по своим местам, они друг другу не мешают, а помогают, потому что, испуганный выстрелом одного
охотника, вальдшнеп налетит на другого, а от другого на третьего и так далее, и кто-нибудь да
убьет его.
Об истребительной охоте егерей-промышленников, петербургских и московских, которая мне, как и всякому истинному
охотнику, противна, я распространяться не стану. Скажу только, что всякую дичь и даже зайцев они умеют подманивать весьма искусно. Всего более истребляют они выводки тетеревов, рябчиков и белых куропаток; сначала
убивают старку, подманя ее голосом детеныша, а потом перебьют всех молодых, подманив их голосом матери.
Если и поднимешь нечаянно, то редко
убьешь, потому что не ожидаешь; с доброю собакой, напротив,
охотник не только знает, что вот тут, около него, скрывается дичь, но знает, какая именно дичь; поиск собаки бывает так выразителен и ясен, что она точно говорит с
охотником; а в ее страстной горячности, когда она добирается до птицы, и в мертвой стойке над нею — столько картинности и красоты, что все это вместе составляет одно из главных удовольствий ружейной охоты.
Тут молодой, горячий
охотник может много посеять дроби по зеленой степи, не
убив ни одного большого кроншнепа, особенно если станет употреблять не самые крупные сорты дроби.
Никто из
охотников не нахаживал его гнезд, но все знают, что в осенний пролет (то есть в августе) фифи появляются несравненно в большем числе: очевидно, что они возвращаются с молодыми. Их
убивать иногда по нескольку вдруг. Мясо их нежно и вкусно, хотя никогда не бывает очень жирно; впрочем, они так рано пропадают, что им некогда разжиреть.
Совсем другое бывает, когда
охотник как-нибудь
убьет утку (хотя он всегда выбирает селезня): селезень не только будет летать кругом
охотника, не налетая, впрочем, слишком близко, по даже несколько дней сряду станет колотиться около того места, где потерял дружку.
Редкая собака не поддается обману и не погонится за ней; обыкновенно утка уводит собаку за версту и более, но
охотнику хорошо известно, что значат такие проделки, и, несмотря на то, он часто по непростительной жадности, позабыв о том, что утка летит так плохо от яиц, то есть от гнезда, что с нею гибнет целая выводка, сейчас ее
убивает, если не помешает близкое преследованье собаки, у которой иногда она висит над рылом, как говорится.
Я расскажу только об одной замечательной утке, которую я
убил, еще будучи очень молодым
охотником, а лет через десять потом
убил точно такую же мой товарищ
охотник, и я рассмотрел ее подробно и внимательно.
Несмотря на то, добрая собака с долгим и верхним чутьем весьма полезна для отыскиванья стрепетов, которые иногда, особенно врассыпную, так плотно и крепко таятся в траве или молодом хлебе, что
охотник проедет мимо и не увидит их, но собака с тонким чутьем почует стрепетов издалека и поведет прямо к ним
охотника; зато боже сохрани от собаки горячей и гоняющейся за птицей: с ней не
убьешь ни одного стрепета.
Долго думал я, что крохаль — утка-рыбалка, особенная от гагары, потому что в молодости случилось мне
убить двух гагар, которые не имели хохлов, были гораздо белесоватее пером, крупнее телом и которых простые
охотники тогда называли крохалями. Впоследствии убедился я, что это одно и то же и что убитые мною утки-рыбалки были старые гагары, или крохали, которые всегда бывают крупнее и белесоватее. Без хохлов также попадались мне многие впоследствии, и, вероятно, хохлы имеют только селезни.
В сентябре эта охота еще приятнее, потому что утки разжиреют и селезни выцветут; казалось бы, все равно, а спросите любого
охотника, и он скажет вам, что
убить птицу во всей красоте ее перьев, в поре и сытую — гораздо веселее.
Старинные
охотники, да и теперь
охотники деревенские, дорожат журавлями за их величину: хотя мясо и жестковато, зато есть, что поесть. Я должен признаться, что в молодости сам с большим увлечением гонялся за ними, жадничая
убить такую крупную дичь.
Но
охотник, знающий эти проделки, сейчас
убивает матку; потом собака поодиночке найдет всех тетеревят, и хороший стрелок, если не станет горячиться и будет выпускать тетеревенка в меру, перебьет всех без промаха.
Притом гораздо более дупелей поранишь, чем
убьешь наповал, да часто не найдешь и убитых, потому что
охотник не выходит из скрытного места до окончания охоты и тогда только собирает свою добычу.
Я никогда не находил много гаршнепов вдруг в одном болоте (говоря о стрельбе уже осенней), никогда двух вместе; но я слыхал от
охотников, что в других губерниях, именно в Симбирской и Пензенской, осенью бывает гаршнепов очень много, что весьма часто поднимаются они из-под собаки по два и по три вдруг и что нередко случается
убивать по два гаршнепа одним зарядом.
Другой молодой
охотник, мой товарищ, выстрелил в них, но к сожалению, не
убил.
Он напугал меня не на шутку: ходя по лесу в серый туманный день, я
убил уже много зайцев и развесил их по сучьям, чтобы собрать после, вместе с другим
охотником; от наступающих сумерек становилось темно; вдруг вижу я огромное подобие белого зайца, сидящего на корточках, в воздухе, как мне показалось, на аршин от земли.
Если утка скрывается с утятами в отдельном камыше или береговой траве и
охотник с собакой подойдет к ней так близко, что уйти некуда и некогда, утка выскакивает или вылетает, смотря по расстоянию, также на открытую воду и производит тот же маневр: ружейный выстрел прекращает тревогу и
убивает матку наповал.
Очевидно, что по пороше в один день не много сойдешь и
убьешь зайцев; а когда первозимье устанавливается беспутно, говоря по-охотничьи, то есть снег идет днем, а не ночью и пороши ложатся неудобно, и если скоро сделается на снегу наст, который поднимает зайца, а не поднимает
охотника, хрустит под его ногами и далеко вспугивает русака, — тогда этой заманчивой стрельбы вовсе не бывает.
Всякий день кто-нибудь из
охотников убивал то утку, то кулика, а Мазан застрелил даже дикого гуся и принес к отцу с большим торжеством, рассказывая подробно, как он подкрался камышами, в воде по горло, к двум гусям, плававшим на материке пруда, как прицелился в одного из них, и заключил рассказ словами: «Как ударил, так и не ворохнулся!» Всякий день также стал приносить старый грамотей Мысеич разную крупную рыбу: щук, язей, головлей, линей и окуней.
Наконец подпоручик Толстовалов с пятидесятью
охотниками сделал вылазку, очистил ров и прогнал бунтовщиков,
убив до четырехсот человек и потеряв не более пятнадцати.
—
Охотник. Я в походе сам
убил четырех.